Жесткая реакция Московской патриархии на панк-молебен группы Pussy Riot в Храме Христа Спасителя, последовавшее за тем столкновение позиций, как в среде мирян, так и священников, обнародование документов о «нехорошей квартире» патриарха и ответное (со стороны «Единой России») обвинение в мракобесии тех, кто позволяет себе критиковать главу РПЦ, — все это свидетельства серьезного неблагополучия. «Ненавистные настроения и готовность друг друга уничтожить появились и в Церкви», — констатирует протоиерей Алексей Уминский. «В светской Российской республике, где «религиозные объединения» считаются общественными организациями, «отделенными от государства»… виновных предполагают наказать многими годами лишения свободы. Не безумие ли это? Не кощунство ли? Не оскорбление ли святыни и Правды Божией, значительно большее того преступления, которое вменяется двум молодым женщинам?!» — восклицает член Межсоборного присутствия РПЦ профессор Андрей Зубов. Вроде бы и этого уже достаточно. Но тут выплескиваются судебные документы, свидетельствующие, что глава православной церкви, возможно, нарушил ряд важных запретов — запрет на владение недвижимостью для монаха (коим является патриарх Кирилл) и запрет на совместное проживание с женщиной. Когда аналогичная информация просочилась в СМИ относительно митрополита Киевского Филарета (Денисенко), это привело к его извержению из сана. Но дело не в отдельных, пусть и самых важных личностях РПЦ — это кризис целого института, который до самого последнего времени имел один из самых высоких кредитов доверия в стране. Кредит был выдан, а заемщик вдруг оказался неспособен платить по нему.
В 2007 году «Левада-Центр» провел репрезентативный опрос двух с лишним тысяч россиян, пытаясь узнать, какие из социальных институтов и в какой мере пользуются их доверием. Как выяснилось, религиозным организациям доверяло 42%: в этом диапазоне (37–42%) и держится доверие к Церкви в последние 12 лет.
Никогда в истории страны духовенство не обладало столь высоким авторитетом. В дореволюционный период в крестьянской среде бытовало почтительно-язвительное отношение к священству.

В советское время, когда приходы закрывались, а священники шли в лагеря (по данным историка церкви Дмитрия Поспеловского, за первые 45 лет советской власти погибло не менее 50 тыс. представителей духовенства), клирики, не отрекшиеся от Христа, становились мучениками. Общее число Новых Мучеников (так называют пострадавших от безбожной власти, в отличие от древних мучеников, пострадавших от язычников), включая мирян, оценивается в несколько сотен тысяч человек.
Параллельно с феноменом новомученичества сформировалось «советское православие» (то есть православие, курируемое властью). Его стартовые точки — Декларация митрополита Сергия (1927) и встреча Иосифа Сталина с ним и двумя другими иерархами (1943). Если отношение к Декларации служило тестом, после которого клирик либо подвергался репрессиям, либо соглашался быть под контролем чекистов, то Русская православная церковь образца 1943 года стала структурой, полностью зависимой от государства.
Отчетность перед властями и сотрудничество со спецслужбами стало неотъемлемой частью функционирования РПЦ. Разумеется, существовали и другие православные церкви: Архиерейский синод (Русская православная церковь за границей), зарубежные приходы с «плавающей» юрисдикцией, катакомбная церковь, старообрядчество… Однако и структурно и количественно они уступали Московскому патриархату.
Новыми чертами РПЦ являлись, во-первых, шовинизм, происходящий от сталинской версии русского псевдонационализма. Это выразилось в идеологии РПЦ, начиная с названия «русская» вместо прежнего «российская» и заканчивая трактовкой истории. Во-вторых, культ государственной силы. Собственно, это и является политическим кредо РПЦ. Напомним, что в XVIII–XIX веках Российская церковь была монархической — во главе ее стоял государь император. В период перед восстановлением патриаршества в 1918 году (после 200-летнего перерыва) Церковь стихийно перешла на либеральные позиции, что особенно ярко проявилось в решениях Поместного собора 1917–1918 годов. На всех уровнях церковной жизни (от прихода до назначения патриарха) Собор стремился осуществлять выборное начало и давать ход инициативам снизу. Было введено даже подобие разделения властей на законодательную, административную, судебную и контролирующую. Однако при митрополите Сергии возглавляемая им церковь признает только правящую власть, и здесь между 1930-ми и 2010-ми нет никакой принципиальной разницы, что ярко продемонстрировали заявления патриарха Кирилла в ходе нынешней предвыборной кампании.
Свою подчиненность власти клирики РПЦ по умолчанию считали чем-то вроде монастырского «послушания», которое налагается старцем на молодого монаха. Унижение сергианцы трактовали как «подвиг» во имя «спасения» церковной организации, к которой они принадлежали. «Сергианство, объявившее себя спасителем Церкви, нации, народа и ради них вступившее в непозволительные для Церкви христиан компромиссы с гонителями… посягнуло на Божественный порядок бытия, — считала православный публицист и диссидент Зоя Крахмальникова. И добавляла: — Религия для диктатуры создала себе «подобие» в церковной организации… — безраздельную власть начальствующих в церкви». Наличие духовенства превратилось в смысл существования Церкви. Миряне же рассматриваются как христиане второго и даже третьего (если речь о женщинах) сорта. Сегодня РПЦ — это феодальная структура, со своими «князьями» и «князьками», использующая такие понятия, как «приходская община» или «собор» в чисто декоративных целях.
Как же распорядилось кредитом доверия руководство РПЦ, когда после 1988 года гонения закончились? Оно не нашло ничего лучше, как вложить полученный от народа «капитал доверия» в укрепление постсоветских коррумпированных властных структур. По выражению современного правозащитника Сергея Бурьянова, был произведен «обмен авторитетом» между церковной и государственной властью: руководство РПЦ нуждается в правильном освещении своей деятельности подконтрольными государству СМИ, власть — в том доверии, которое испытывают к Церкви избиратели-миряне. «Обмен авторитетом» взаимовыгоден: постоянно напоминая своей пастве о подверженности человеческой личности греху, РПЦ воздерживается от критики органов государственного управления, «силовых» структур, абсолютизирует их значение и даже сакрализует.
Взамен — власть передает ей собственность, для чего в прошлом году был принят закон «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». Яркий пример — передача в собственность Патриархии никогда не принадлежавших ей католических костелов и замков в Калининградской области. Общая стоимость переданных ранее и запланированных к передаче в будущем объектов составляет сотни миллиардов рублей.
Однако события последних недель могут всерьез поколебать взаимовыгодное сотрудничество власти и Церкви. Общество отходит от «заморозки», потихоньку интересуясь, на что же потратила РПЦ выданный ей кредит? Снизилось ли число преступлений и самоубийств благодаря миссионерской деятельности православных? Улучшилось ли качество образования после внедрения священнослужителей в состав преподавателей и проталкивания «Основ религиозной культуры»? Чем она может порадовать население, связавшее с ней свои надежды на будущее? Агрессией? Призывами жестко наказать ослушавшихся мирянок? Осанной избранному президенту?